Москва, 16.04.2024

Вы здесь: / > Творчество > Интервью > ДОБРЫЕ ЛИЦА. ЗАЩИТНИК ДЕТСТВА

 

ВЧЕРА ИЗВЕСТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ И ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ АЛЬБЕРТ ЛИХАНОВ ОТМЕТИЛ 75-Й ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. ПОЗДРАВЛЯЕМ!

Впервые я увидел Лиханова в Свердловске весной 1983 года.  Он (в то время — главный редактор «Смены», самого яркого и оперативного журнала  в СССР) пришел к нам, студентам, чтобы поговорить о жизни. Для нас это было очень важно — говорить и думать о жизни, о ее смысле. И о смысле выбранной профессии, конечно.

Журналистика, при всей своей скованности идеологией,  предполагала высокие цели.  И спасибо Лиханову — он укрепил нас в этом, сказав слова, которые я и сейчас помню: журналист должен всегда ощущать на себе невидимый белый халат. Такое у него служение. Он — доктор со стетоскопом Слова. Он выслушивает душу. Он не просто сострадает, он  спешит на помощь. 

Прошло почти тридцать лет с той встречи на свердловском журфаке. И сегодня от всех наших ребят я хочу сказать Альберту Анатольевичу: слова ваши упали не на камень. Они проросли в наших судьбах. Но это — отдельная повесть.

А еще в ту встречу Лиханов говорил о детях. Уже тогда это была его главная боль. Именно он в конце 1980-х взялся за создание Детского фонда. Идею поддержал тогдашний руководитель правительства Николай Иванович Рыжков, а вскоре удалось убедить и Горбачева в том,  что пафосными словами с трибуны детям не поможешь, нужны  срочные действия. 

На первую конференцию Советского детского фонда я приехал из Вологды вместе со своим товарищем Андреем Смолиным, бывшим детдомовцем. Помню, сколько замечательных  людей со всего Союза собралось тогда вокруг нового дела. Помню  Генриха Игитяна, Раймонда Паулса, Шалву Амонашвили, чудную Антонину Павловну Хлебушкину из Ташкента — легендарную детдомовскую «маму». Зал был так набит, что автор  «Ежика в тумане» Юрий Норштейн просидел все заседание на ступеньках.

Помню, когда Альберт Лиханов впервые приводил с трибуны какие-то цифры о здоровье детей, люди в зале плакали. Плакал, выступая, Ролан Анатольевич Быков. Он говорил: «...Это упрек и мне, и всем нам... У меня комок в горле...» Всем казалось, что хуже положения, чем то, до которого докатился Советский Союз, быть не может. Всем хотелось действовать, сделать что-то для детей уже сегодня. 

Обычно сдержанный, как и все прибалты, Юозас Некрошюс обращался к залу: «Этот фонд надо создать в своем сердце! Давайте откажем себе в одном или другом виде комфорта, в даче, в роскошном ресторане и попробуем построить уютный, теплый дом ребенка...»

Тогда нам наивно думалось: неужели мы допустим, чтобы в такой большой, сильной и прекрасной стране где-то страдали дети?! Согреем их всем миром, и  все наладится.

Увы, то был краткий исторический миг. Вскоре «волны перестройки» обратились в социальный ураган и поглотили почти все из того доброго, что затевалось в те годы. Но, к счастью, социальные, педагогические и нравственные начинания Детского фонда работают и сегодня.  Есть семейные детские дома, у фонда — отделения по всей стране, научно-исследовательский институт детства, детский реабилитационный центр под Москвой, центр для сирот-младенцев, центр для детей-инвалидов...

Когда Детский фонд начинался, детская статистика кричала и требовала комментария. Сейчас она беззвучно рыдает и не требует комментария. Тем более, что власть у нас теперь все знает, глаза ей открывать не надо, она и так  все держит «под контролем».

 

Дмитрий ШЕВАРОВ,

обозреватель «ДВ».

 

ИЗ БЕСЕД С ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ РОССИЙСКОГО ДЕТСКОГО ФОНДА АЛЬБЕРТОМ ЛИХАНОВЫМ

- Альберт Анатольевич, в 1941 году вам исполнилось шесть лет. Война отобрала у вас детство. Но когда вы выросли и стали писателем, оказалось, что все ваши книги о детстве. Значит, оно все-таки было?

- Было замечательное детство. Но замечательное — не значит благостное. Тяготы, слезы, потери отцов, голод... Никто о таких вещах не скажет хорошо, но все эти бедствия  приучили к осознанию того, что есть совесть, есть стыд. Жизнь воспитывала в нас, по-моему, особенные качества: надежность, товарищество, чувство локтя.  Когда у тебя есть кусочек хлеба, а рядом два твоих голодных товарища, то понятно — ты с ними поделишься. Может быть, я идеализирую наше поколение... Но меня оправдывает то, что наше поколение уходит очень быстро. Очевидно, именно потому, что в войну нам многого не доставало. У меня есть повесть «Последние холода» — это как раз про голод в тылу. Про нашу столовую дополнительного питания, устроенную в Кирове для детей, страдающих малокровием, для дистрофиков. И я туда ходил. А рядом на улице маячили местные ребята — у них не было талонов, которые нам выдавали по школам. Вот ты ешь, а они ходят перед тобой, смотрят голодными глазами и просят: «Мальчик, оставь!..» Эти слова врубились в меня навеки.

- Ваши ровесники, дети войны, помнят о том времени иногда совсем немногое, какие-то крохи... Но сколько любви, сколько благодарного чувства в их словах... 

- Никогда не забуду, как мама брала меня с собой на донорский пункт, в прихожей оставляла мне пальто, заходила в кабинет с нормальным лицом, а выходила зеленая, круги под глазами. Потом мы медленно шли к донорскому магазину, там на талончик продавали то, что нигде не достанешь — топленое масло, что-то сладкое... Мама тут же  в магазине давала мне этот кусочек масла в рот, чтобы я проглотил скорей. Разве это забудешь?

- Вы, наверное, были похожи на маленьких старичков?

- Вовсе нет, мы оставались детьми, у нас были простые радости, которые мы очень ценили. Кино, например. На детский сеанс дешевые были билеты, но и этих денег у многих не было. И вот ребята скидывались на билет какому-нибудь одному мальчишке. Он заходил, а когда начинался сеанс, открывал в темноте дверь на улицу и целая орава врывалась в зал. Ребята залезали под ряды, и ничего нельзя было с ними сделать. Дежурная тетенька кричала, но, мне кажется, понарошку. Мальчишки вылезали из-под сидений, кто-то подвигался, и всем хватало места. Фильмы крутили долго — месяца по два. «Свинарку и пастух» по сорок раз смотрели, «Цирк» и «Чапаева» наизусть знали.

- О вашей первой учительнице в Вятке до сих пор ходят легенды...

- Моя учительница Аполлинария Николаевна Тепляшина с 1903 года преподавала в церковно-приходской школе при храме Иоанна Предтечи. В том районе Вятки, где стояла эта школа, наверное, каждый пятый был ее крестником. Когда я пошел в школу, это была уже обычная начальная школа  № 9. Но  старорусский уклад этой школы сохранялся благодаря Аполлинарии Николаевне, а также Юлии Николаевне Россихиной и нашему директору Фаине Васильевне Лютиной.    

Как нас учили? Двойки Аполлинария Николаевна ставила очень редко. Когда видела, что ребенок не тянет, то оставалась с ним после уроков и занималась до тех пор, пока он не догонял класс. В 1949 году Аполлинария Николаевна получила второй орден Ленина. Вот  так в те трудные годы старались лелеять учителей. К ордену Ленина и деньги полагались. Получив награду,

Аполлинария Николаевна сказала: «Ребята, я не считаю себя вправе истратить эти деньги на себя». Тогда в аптеке без карточек продавали витамин С. И вот утром, прежде чем начать урок, Аполлинария Николаевна шла по рядам, и серебряной ложечкой каждому в рот клала горошинку витамина С. За ней дежурный нес эмалированную кружку с водой, где она споласкивала ложечку. Когда эти деньги у нее заканчивались, она добавляла свои, а когда и они исчезали, она вот что придумывала:  мы лазали на сосны во дворе школы и собирали хвою, нянечка ее заваривала, а Аполлинария Николаевна с ведром этого отвара обходила класс и заставляла выпить каждого по полкружки. Так она спасла нас от цинги.

- Мне рассказывали, что сейчас в каждом классе Вятской православной гимназии есть портрет Аполлинарии Николаевны...

- Да, эта гимназия, учрежденная епархией, городом и Детским фондом, ведет начало от старой приходской школы и от моей 9-й начальной школы. Несколько лет назад вместе с мэром Кирова мы решили, что должна быть премия имени Аполлинарии Тепляшиной для учителей начальной школы. По-моему, это единственная премия в России для учителей начальной школы. Сейчас Монетный двор готовит лауреатскую медаль, очень красивую. Мы одарим ею всех, кого уже премировали.

- Лет двадцать назад в одном из детдомов Уфы я встретил Анну Прокопьевну Тимошкину — она с 42-го года работала там ночной няней.  Причем на фронте она потеряла правую руку. Но и дрова рубила, и детей качала... И тогда я написал в газете: ну отчего же у нас в стране нет ни одной награды, которую могла бы получить нянечка из детдома или санитарка в больнице... 

- Сейчас такая награда есть  — это орден Благоверного царевича Димитрия «За дела милосердия». Его учредил наш Детский фонд вместе с Патриархом, поскольку царевич Димитрий — один из самых почитаемых русских святых, покровитель страждущих детей. Первой этот орден восемь лет назад получила прачка, проработавшая полвека в суздальском дошкольном детском доме, причем 35 лет она стирала руками!  Другая женщина 58 лет была поварихой в детском доме, и мы ее тоже наградили. А в Хабаровске живет семья Марины Игоревны Мининой. Во время землетрясения на Сахалине у нее погибли разом отец, мать, брат, племянники и четверо собственных детей. Она тоже была под завалом, муж ее достал из-под рухнувших плит, но врачам пришлось ампутировать ей обе ноги. Ей дали пенсию две тысячи. И вот эта женщина, столько пережившая и так настрадавшаяся,  родила ребенка, а потом — второго.  Вот такие великие люди есть у нас на Руси. А о скольких и мы в Детском фонде не знаем.  Наши депутаты и чиновники должны были бы им ноги мыть, а они... Когда совесть утрачивается, все утрачивается.

- Вы стояли у истоков создания Детского фонда СССР, а сейчас возглавляете Российский детский фонд и Международную ассоциацию Детских фондов. В конце 80-х  вы, призывая срочно решать проблемы детства, предупреждали: «Завтра уже может быть поздно». И это завтра наступило буквально через три-четыре года...

- Наш фонд родился, наверное, или слишком поздно, или слишком рано.  И все-таки мы что-то успели сделать в конце 80-х. Это было поразительное время! Мои письма тогдашнему Председателю Совета Министров Николаю Ивановичу Рыжкову доходили моментально, а через два дня я получал копию правительственного поручения, где были расписаны сроки и ответственные за исполнение министры. А отзывчивость народа  была такая, что стоило один раз выступить по телевидению и несколько раз в газетах, как на нас посыпались со всей страны народные пожертвования. Из этих рублевок и трешек сложились такие деньги, что мы купили полторы тысячи автобусов и грузовиков для всех детских домов СССР. А сегодня столько автобусов и государственная-то казна не может купить.

- В конце 80-х вы резко критиковали тогдашнюю власть, но сегодняшний уровень заботы государства о детях вообще не выдерживает никакой критики...

- Увы, это так. Мы отброшены от показателей тех лет по всем позициям. В конце 80-х в России было 600 детских домов, а сейчас их 2100. Количество детей-сирот приближается к 800 тысячам, а после Великой Отечественной войны было 678 тысяч. Множество остро необходимых стране проектов было выброшено в корзину, как только сменилась власть. Когда-то Детский фонд разработал идею создания института детской онкологии с интернатом для матерей.  Было решение правительства — за счет поставок газа турецкие строители должны были построить здание института. И стали строить, оборудование закупили. Но тут все переменилось. Новая власть, которую тогда олицетворял Б.Н. Ельцин, контракт отменила. Недостроенное здание сейчас разрушается, а дети с мамами по-прежнему теснятся в детском отделении онкоцентра на Каширке.

Посмотрите на детские сады — их же почти не осталось. В Москве за 90-е годы распроданы, приватизированы или отданы под офисы почти тысяча детских садов! Такая же ситуация по всей стране. Ну, столица — богатый город и теперь понемногу строит новые детсады, а в той же Вятке детей просто некуда девать. К тому же оставшимся детсадам дали право выбора ребенка, и они берут, конечно, богатеньких, а бедных просто футболят.

А сельские школы? Это же беда: из маленьких деревенских школ детей переводят в районные интернаты, где им очень тяжело. Понятно, что родители стараются перебраться к ним в райцентр, а там обычно безработица. И вот родители спиваются, а деревня исчезает с карты.

Самое страшное бедствие нашего времени — неравенство стартовых возможностей детей. Все дети должны быть равны при любом экономическом положении! А у нас с раннего детства это равенство разрушено...

- И это при том,  что детей у нас все меньше и меньше...

- Я могу вам назвать цифру, которая не слышно, чтобы набатно звучала в СМИ или на заседаниях правительства. С 1991 года детское население России уменьшилось на 9 миллионов 652 тысячи 440 душ. 

- Вам удалось открыть детские библиотеки в Кирове и Белгороде. Вы по-прежнему верите в нравственную силу книги?

- Помните, сколько в стране было ТЮЗов? Теперь их превратили в балаганы, гонятся за коммерцией. Кино детское исчезло, студию Горького продают. На днях прочитал, что выставлены на продажу издательство «Детская литература» и типография «Детская книга». Поэтому детские библиотеки — это последняя баррикада. Дальше  отступать некуда.

 

Опубликовано в газете «Деловой Вторник».