Москва, 24.04.2024

Вы здесь: / > Творчество > Интервью > Эра потерянного милосердия.

      Интервью Альберта Анатольевича Лиханова

      Вятские истории: Эра потерянного милосердия
      или Почему нужно читать книги Альберта Лиханова

      Газета «Вятский край» номер за 24 июня 2009 года / среда

      

      Когда наступит равновесие
      Детей без взрослых не бывает. Но в книгах Альберта Лиханова одинокое
      детство не редкость, детский мир и взрослый существуют как бы поврозь, а,
      соприкоснувшись, порой так искрят... Почему? Приезжая в Вятку, писатель
      говорит об этом на встречах с читателями:
      - 126 тысяч детей, только за один год подвергшихся насилию со стороны
      взрослых, - прежде такого не было. Ожесточенность настрадавшихся людей,
      которые выплескивают свой гнев на детей, - это новая данность. Взрослые не
      хотят сами жить и не дают жить детям. Что этому противопоставить? Сделать
      жизнь лучше, и все само по себе исправится? Но знаете, когда была самая
      низкая смертность среди гражданского населения? В войну, в 1943 году,
      когда в народе жило ощущение скорой победы и торжествовало желание дожить
      до нее. Такого мощнейшего психологического феномена сейчас нет. В
      родительском мире, зараженном манкуртизмом, о котором писал Айтматов, нет
      интереса к тому, что случится через пять лет, главенствует равнодушие к
      самим себе, люди себя не чувствуют, никто никого не слышит, деньги идут на
      спасение банков, а не на спасение детей. Это крах и бесчестие,
      нравственное поражение мира, не умеющего быть себе адвокатом. Поезд идет
      под откос, а мы все еще чувствуем себя в мягком вагоне...
      Такая вот проповедь, похожая на отповедь. И свободный микрофон в
      библиотеке для детей и юношества Альберта Лиханова, где проходила эта
      встреча, остался не то что бы невостребованным, но какое-то время
      безмолвствовал. Наконец кто-то из зала спросил: "Над чем сейчас
      работаете?", другой поблагодарил за внимание к детям, больным
      туберкулезом, третий заметил, что книга-диалог японского
      философа-гуманиста и проповедника Дайсаку Икеда и русского писателя,
      публициста и педагога Альберта Лиханова "Страна детства", конечно,
      замечательное произведение, но негоже стране, победившей в 1945-м, учиться
      у страны, потерпевшей тогда поражение. Альберт Анатольевич сказал, что
      дела и свершения светской буддистской организации содействия миру,
      культуре и образованию Сока Гаккай Интернэшнл, возглавляемой Дайсаку Икеда
      и только в Японии объединившей больше 15 миллионов граждан для защиты
      обездоленных и страждущих детей, - это его, Альберта Лиханова,
      неосуществленная мечта.
      - У нас жизнь почему-то не "устаканивается", а там с самых послевоенных
      лет почти религиозная обязанность каждого члена общественной организации -
      ежемесячно отдавать десятую часть своего дохода в ее поддержку. Поэтому в
      любой японской деревне, в любом японском городке у Сока Гаккай свои
      центры, детсады и школы, и в США свой университет построен. И частота своя
      есть для спутникового телевидения, и газета пухленькая выходит, и 40
      журналов издается, имеющих влияние на всей территории Юго-Восточной Азии.
      Но самое главное - это внимание к каждому ребенку как к личности, штучный,
      а не оптовый подход. И при полной независимости организации понимание ее
      целей и задач на всех уровнях. А у нас то народ поддерживает, а власть
      нет, то наоборот, власть "за", а народ "против". Единое национальное
      равновесие никак не наступит...
      И тут советовавший кому у кого учиться снова подал голос: мол, президенту
      Российского детского фонда, вхожему в высокие кабинеты, и налаживать это
      равновесие...
      - А вы при этом где будете находиться? - поинтересовался писатель.
      И опять воцарилась тишина, в которой только шелест книжных страниц и был
      слышен.
      Одна птица слётчивее другой
      Почти в каждый приезд в Вятку Альберт Лиханов привозит свои новые книги.
      Нынче таковых было две - "Слётки" и "Мальчик, которому не больно".
      Представляя их, профессор, доктор филологических наук, заведующая кафедрой
      русского языка и литературы ВятГГУ Елена Олеговна Галицких говорила, что
      рождаются книги трижды - когда пишутся, издаются и приходят к читателю, но
      главное в них эмоциональная заряженность и нерв современности. Из "Слёток"
      вспомнилась потрясающая сцена, когда по наводке майора Хаджаева братья
      Борис и Глеб ловили соловья. Майор-то знал, что певец любви не только
      птичьей, солист великой оперы жизни осторожен, но любопытен, и, опираясь
      на опыт своей бесшабашной юности, посоветовал установить
      зеркально-стеклянную ловушку: мол, увидит соловей свое отражение, захочет
      познакомиться с другим соловьем или посоперничать с ним за молчаливую
      соловьиху, приблизится к зеркалу, а оторваться от него, вырваться наружу
      уже не сможет - щели между стеклышками узки, крыльями не взмахнешь. А
      братья не очень размышляли, почему этот взрослый человек одержим такой не
      взрослой готовностью бросить все и помочь им в этом детском, и в общем-то
      глупом, стремлении - поймать соловья, когда другие только и говорили:
      "Зачем вам смотреть? Просто слушайте. Разве этого мало? Слушайте! А не
      ловите!" Поймали. И на колени упали, увидев: "Под стеклами, на сияющей
      зеркальной пластине, будто на операционном столе, лежала, раскинув крылья,
      мертвая незнакомая птица. Не похожая на синиц, мухоловок, зорянок - кого
      ни называй, ни на кого не похожая. Сразу понятно - соловей. И подпалинки
      на голове и на спине, и сам серенький, в общем, неприметный. И еще кровь
      на крыльях и на клюве - видно, бился в стеклянную крышку, пытался
      вырваться и не смог".
      Образ птицы - важнейший в романе "Слётки", что и эпиграфом
      запрограммировано: "Слёток, слёточек, слётыш - молодая птица, уже
      слетевшая с гнезда. Одна птица слётчивее другой бывает, раньше гнездо
      покидает". И Борис, один из юных героев этого произведения, любил
      наблюдать за судьбами слётков, маленьких грачишек, не вполне еще
      оперившихся, но сумевших спланировать с высокого гнезда, да не способных
      еще подняться обратно и потому оказавшихся беззащитными на земле. Но
      птенцов-то охраняли птицы-родители - дежурили по очереди, и если отец, к
      примеру, улетал за червячком для пернатого неслуха, то мать ходила рядом,
      черным оком оглядывая пространство: нет ли ястреба или злостного воронья,
      готового растерзать дитятю, не крадется ли хищница-кошка. "Отгоняя врагов,
      подтаскивая пропитание, грачи все же добивались желаемого, и нетерпеливые
      их чада через день-другой, а то и вовсе через считаные часы вдруг, яростно
      хлопая короткими крылышками, взлетали - пусть не на самый верх, не в самое
      безопасное гнездо, а всего лишь на нижнюю ветку, где их уже не достанет
      хотя бы собачья-кошачья опричнина. А там и до вершины недалеко!"
      Но люди не птицы. Долговязая девчонка, всегда оказывавшаяся частью толпы,
      дразня, называла Бориску нянькой за неразлучность его с младшим братом. Не
      замечая до поры, как детский мир предместья меняется в соответствии с
      возрастом, отдельные представители взрослого мира в лучшем случает
      способны посоветовать, как ловчее захлопнуть стеклянно-зеркальную ловушку,
      обрекая скромную певчую пичугу на смерть от несвойственного ей
      самолюбования, а мальчишек, чьими руками процесс ловли завершился так
      трагически, - на муки совести, тоже не для них уготованные. "Глебка ревел
      в голос, горевал неистово, качался из стороны в сторону, да и у Бориса
      слезы капали, будто дождик, едва кулаком поспевал их утирать, чтобы
      взрослым остаться, почти мужчиной". Хотя с них-то какой спрос - не сами
      ведь додумались, старший товарищ подсказал. Да и не с соловья все
      началось, а с того, что не материнское лицо первым в жизни своей запомнил
      крохотный Глебка, а братово.
      А мама где была? И в романе "Слётки" на то есть ответ, и в повести
      "Мальчик, которому не больно". В последней ответ этот даже жестче, прямее
      - "жизнь свою сначала начинала". Как это? А вот как - без Мальчика своего
      больного, без его проблем, которые с болезнью этой связаны. Нет, коляску
      инвалидную купить с моторчиком, пакеты с продуктами переслать, о поездке
      заграничной поведать, да даже Папе Мальчика работу поденежнее сыскать -
      пожалуйста, а в остальном - карьеру свою надо делать, жизнь свою личную
      устраивать, пусть и на фоне войны восклицательных знаков, семью другую
      заводить. И свою теорию под это дело подвести:
      - Все, что с нами случилось, - тяжелое препятствие. Его надо преодолеть.
      Не жить им. Не мучиться! А одолевать. Даже обходить! И все будет в
порядке!
      А порядок этот рушится в один миг, в тот самый миг, когда, делая приборку
      в доме, Бабушка смахнула тряпкой паучка. И Мальчику показалось: его тоже
      вот так смахнули, не заметив, не придав значения. И открылась бездна
      страданий, подземное озеро, куда сливаются все больные дети, потусторонний
      мир, на границе которого паучок тот, как погранец, дежурил неотступно и
      терпеливо. Папа погибнет, Бабушка попадет в больницу, и Мальчика чужие
      люди увезут во тьму, которую они называют интернатом, а Батюшка,
      приходящий к Мальчику, - черным полем, которое надо перейти. Батюшка этот,
      священник с золотым крестом, и вернет Мальчику Маму с Лазурного берега, на
      котором она собиралась начать все сначала, пожить для себя. И боль
      вернется к Мальчику, боль, которой он прежде никогда не чувствовал. Вот
      только по-настоящему бесчувственными были совсем другие люди, кто угодно,
      только не он.
      Как до не взрослых докричаться
      "Не сказка для не взрослых" - так писатель, председатель Российского
      детского фонда Альберт Лиханов определил жанр повести "Мальчик, которому
      не больно", в которой у персонажей нет имен, кроме придуманных Мальчиком
      для себя и паучка. "Крик" - так определила жанр романа "Слётки" профессор,
      доктор филологических наук Елена Галицких. Не желающим взрослеть взрослым,
      все поглядывающим в начало жизни своей, и в самом деле надо кричать. Как
      Мальчик в повести кричит: "Мне больно!" Как Батюшка кричит: "Ему больно!"
      С первого раза, выходит, уже не доходит...
      Может быть, поэтому, общаясь со своими читателями в библиотеке для детей и
      юношества Альберта Лиханова, Альберт Анатольевич ненавязчиво предлагает и
      книги свои почитать, всякий раз новые. А нынче он еще и собрания сочинений
      Грина, Яна, Гранина, Андерсена, Пескова, Чуковского и Волкова подарил
      библиотеке своего имени. Новенькие эти тома лежали на столах в читальном
      зале, можно было к ним прикоснуться, полистать. Собственно, с таким
      намерением и подходил. Но увидел книгу, которая называлась: "Потерянное
      милосердие". И открыть ее не решился.

      Николай ПЕРЕСТОРОНИН